— Вот так, — устало произнес он, опершись обеими руками на палку, — на одной ноге, с подпоркой... Знаете, нам трудно представить современную жизнь без резины, без каучука. Мы носим прорезиненные плащи и резиновые галоши, пользуемся резиновыми шлангами и прорезиненными водолазными костюмами. Без каучука не могут существовать автомобильный транспорт, авиация, электротехника, машиностроение. Каучук — это шины, изоляция проводов, баллоны аэростатов, тысячи, тысячи незаменимых вещей. С другой стороны — многолик мир синтетических смол. И, пожалуй, одни из самых удивительных среди них — ионообменные смолы, или просто иониты... — Он помолчал, сосредоточенно нахмурившись, провел рукой по лицу. — Кто из нас, стоя у карты, не мечтал: хорошо бы поехать на Кавказ, в Арктику, в Антарктиду, в пустыню Каракум или, например, в Кельн. Конечно, это очень интересно. Но познакомьтесь с биографиями великих путешественников, и вы узнаете, что они задолго до дальних экспедиций много путешествовали по своим родным местам. В родном краю, в котором, на первый взгляд, все известно, всегда окажется много нового и интересного для исследователя. Главное в путешествии — это умение видеть и наблюдать. Например, здесь неподалеку на столбе у автобусной остановки висит объявление: «Молодая семья снимет квартиру за хорошую плату. Порядок и чистоту гарантируем. Телефон: 145 18 06». И я вспомнил Дмитрия Ивановича Менделеева. Органическая геология — удивительная наука. Она скромная, скромнейшая труженица. Или генерал-лейтенант Карбышев. Отважного советского генерала фашистские звери пытали в застенках многих концлагерей. В ночь на 18 февраля 1945 года фашисты вывели его во двор тюрьмы в лагере Маутхаузен и при двенадцатиградусном морозе обливали холодной водой до тех пор, пока тело советского патриота не превратилось в глыбу льда. Или поздний триас, брахиоподы, коммунистический инвентарный номер... как, собственно, и то, что по мере приближения температуры любого тела к абсолютному нулю изменение его энтропии, при изменении его любого свойства, тоже стремится к нулю. Но... нет!!! Нет!!! Не-е-ет! Ебаные! Не-ет! Она хлюпала! Пиздой своей вонючей! Когда варили живьем ее троих детей! Живьем! Так полагают измененное? Нет?! Я спрашиваю вас! Так полагают про общее? Про сваренных детей?! Про ебаную? Как? Не слыхали? Антонина Львовна Мандавошина! Трясла мандой сначала под Харьковом! Потом на Волоколамском направлении! Потом в столице нашей Родины городе-герое Москве! Жевала говно лет двадцать, в комитете блядских, ссаных, сраных, хуесосовых советских матерей-дочерей! Трижды тридцать три раза распроебанных! Задрюченных до крови! Она показывала свою кислую, лохматую, червивую пизду! Медали, блядь! Ордена! Звания и заслуги! Почет, блядь! Уважение! Да я срал и ссал на твой горб! Я срал и ссал на твои сисяры потные! Я срал, ебал и ссал на мать твою, мокрожопую! Я срал и ссал на медали! Я срал и ссал на ордена! Я срал на вареных детей! Я срал! Я срал! Сра-а-ал! Сра-а-ал!!! — Он закрыл рукой свое побледневшее лицо, помолчал, пожал плечами и заговорил вполголоса: — Его я тоже не понимаю. Совершенно. Ну, правда, ептэть, договорились с хозяевами, заплатили главному архитектору, заплатили сестре, выставили ванную в кухню, она позвала детей, Нине 9 лет, Саше 7, Алеше 3, напоили их кагором, вымыли, обрили, он их забил, потом выпотрошили, порубили и варили шесть часов, к утру было готово, он принес те самые солдатские миски, и стали разливать, разливать, разливали часа два, триста семнадцать мисок, на доски поставили на веранде, легли спать, а в час он позвонил в часть, и вот на ужин прислали две роты новобранцев, и я подумал, если она говорит, что он их забил, а он говорит, что живьем варил, значит он — говноборок! Говноборок! Говноборок! Говноборок! Хуило! Так бор нет? Хуило! Так бор нет? Хуило! Так бор нет? Хуило! Так бор нет? Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило! Хуило!